Выход нашелся неожиданный и совершенно блестящий. Не зря умные люди в богадельне его грамоте учили! Вит затребовал перо, чернильницу и пару листов пергамента. Камердинер, который меньше всего предполагал грамотность в «вульгарном fils du comte», едва не прослезился от умиления. Галопом умчался: исполнять. Уединившись в спальне, Вит долго и старательно пятнал чернилами пальцы. Один лист в итоге пришлось скомкать и выбросить. Но предусмотрительный юноша не зря велел принести два! На втором, в обрамлении красивых клякс, юному бастарду наконец удалось начертать следующее:
«Пап я ушол за мамкай кзавтряму вернус Ветольт»
Свернутая в трубку записка была вручена Камердинеру. С наказом: передать графу, едва тот возвратится. После чего Вит, донельзя гордый собой, проверив на поясе кошель с деньгами, направился к воротам.
– Куда вы, fils du comte?
– Гулять!
Камердинер в полной растерянности остался стоять посреди двора.
Вертя в руках записку и не решаясь ее развернуть.
Хор вечерни торжественно плыл над монастырем.
Отпустив портшез – носильщики мигом направились в сторону ближайшей харчевни, – мейстер Филипп затоптался у ворот. Во время поездки его слегка укачало, но зато удалось успокоиться. Четкий план, как уговаривать упрямого фратера Августина, отсутствовал, приходилось возлагать надежды на импровизацию. Брюхатые тучи нависли над холмами, от кузнечных предместий несло гарью. Ветер бесстыже шарил под одеждой наглыми пальцами. Длинная роба, пусть даже отделанная мехом, грела плохо, и мейстер Филипп пожалел, что в спешке не поменял ее на более теплый плащ.
Зябко передернувшись, он стал ждать конца службы.
Я совершил ошибку, думал Душегуб. Я совершил страшную, возможно, роковую ошибку. И я знаю, в чем она заключалась. В стремлении к лучшему. Как жаль, что я лишен веры в Бога. Самое время каяться. Бить себя в грудь, восклицая «Mea culpa!». Не умею каяться; не вижу, перед кем каяться. Вот он, первородный грех: лучше! еще лучше! Пытаясь улучшить, мы начинаем понимать. Понимая, мы начинаем дробить целое на части. Раздробив, удивляемся: почему такие прекрасные, идеальные, замечательные части не хотят жить? Почему целое умерло? Почему рухнул несокрушимый снаружи Столп? – стремление к лучшему опрокинуло его изнутри.
Нельзя было проводить двойной Обряд. Нельзя было творить его в стенах богадельни.
Я привел в рай юных мужчину и женщину.
Двое невинных и один умудренный разрушили рай.
Без видимых причин окошко в боковой калитке открылось. Возможно, привратник с самого начала наблюдал за поздним гостем в щель.
– Кто нарушает мирный покой обители?
– Прошу прощения, святой отец! Я Филипп ван Асхе, смиренный…
Договорить мейстер Филипп не успел. Стукнула щеколда, калитка распахнулась.
– Вы – хенингский представитель Гильдии, – сказал привратник, выходя наружу. В голосе его, даже не очень прячась, пело удовлетворение. – Я ждал вас.
Душегуб не ответил. Без улыбки его лицо казалось неприлично голым. Молча, поджав губы, мейстер Филипп смотрел на босые ноги, на коричневую рясу кармелита. Во взгляде Душегуба крылось что-то от волка, загнавшего добычу и обнаружившего над еще теплым трупом – соперника. Но не собрата-волка.
Дракона.
Привратник встретил этот взгляд спокойно.
– Вы все правильно поняли, мейстер. Я – фратер Гонорий, смиренный инок братства кармелитов. И, волей Господа нашего, декан Белого капитула. Повторяю: я ждал вас.
Мейстер Филипп наскоро огляделся. Ни одной двери. Ни единой. Калитка не годится. Ворота заперты, но ворота не годятся тоже.
Западня.
Странно: вместе с обреченностью вернулось спокойствие.
– Вы собираетесь похитить меня? Как тех гильдейцев?
– Вы удивляете меня, мейстер, – фратер Гонорий переступил с ноги на ногу. Но не от холода, а просто так. – Похитить вас? Но вы же сами явились сюда? Добровольно? И уйдете добровольно, заверяю вас. Насилие больше не входит в мои планы. Кстати: каким образом вы намеревались добиться у приора встречи с известным нам обоим монахом?
– Честность – лучший щит? Да, святой отец?
– Полагаю, что да.
– Я намеревался сказать, что собираюсь учредить в приюте Всех Мучеников школу для сирот. На свои средства. И не знаю лучшего куратора для школы, чем фратер Августин.
– Ясно, ясно, – закивал кармелит. – Хорошая идея. Приор Бонифаций человек праведный, но скупой. Пообещай вы в придачу отчисления на обитель…
Сперва мейстер Филипп не понял, что произошло. Почему так тихо.
А-а… кончилась вечерня.
– Вам повезло, досточтимый мейстер, что вы встретились со мной. Я искренне рассчитываю на взаимопонимание. Ценю вашу откровенность. И готов устроить вам встречу с фратером Августином. Более того, я даже готов поспособствовать, дабы он внял вашим просьбам. В обмен на одну безделицу…
Фратер Гонорий наклонился вперед.
– Вы возьмете меня с собой. В место, именуемое богадельней. Я хочу увидеть все своими глазами, мой милый мейстер. Договорились?
– Мне надо подумать.
– Думайте. Вернетесь думать в город? Или зайдем в обитель? Но учтите: без моей помощи вам не уговорить фратера Августина. Как только что сказали вы сами, честность – лучший щит. А честность сего брата – высшей пробы. Честность и стойкость.
– Вы знаете, что он был отравителем у Фернандо Кастильского?
– Мы говорим не о мирянине Мануэле, а о монахе Августине. Мы…
Кармелит замолчал. Некоторое время стоял без движения. Червь снова взялся за привычную работу. Надо ждать. Ждать. Сейчас червь насытится. Уползет в нору.